С какими сложностями при финансировании первого российского проекта столкнулся Новый банк развития (НБР) БРИКС, когда он выпустит первые рублевые ценные бумаги, почему Евразийский экономический союз не станет Евросоюзом и не будет иметь в ближайшей перспективе единую валюту, а также о том, какие страны, не входящие в ЕАЭС, могут стать акционерами Евразийского банка развития, в эксклюзивном интервью «Известиям» рассказал председатель правления ЕАБР Дмитрий Панкин.

— В минувшие выходные прошел очередной саммит БРИКС. Почему-то на этих мероприятиях перестали обсуждать создание новой единой валюты государств, входящих в группу, которая могла бы стать альтернативой доллару. А ведь в кризис 2008 года этот вопрос активно продвигался. Казалось, вот-вот — и альтернативную валюту начнут создавать… Совсем забыли эту тему, как вы полагаете?

— Для создания единой валюты стран БРИКС я не вижу никакой экономической основы — между ними нет мощных взаимных торговых потоков. Есть «двойки»: большой объем товарооборота у России с Китаем, у Бразилии с Китаем, у Индии с Бразилией, у Индии с Южной Африкой.

— То есть, полагаете, планы, о которых говорили с 2008 года, — что нужна валюта, которая могла бы снизить зависимость государств БРИКС от доллара и его необеспеченности, — совсем сошли на нет?

— В 1975–1976 годах я писал курсовую работу по будущим мировым валютам. Основной лейтмотив экономических публикаций тех лет — упадок доллара, риски международной торговли, необходимость найти замену доллару. И всё это было 40 лет назад.

— Альтернативы доллару пока нет?

— Евро, юань — потенциально. Подчеркну, что здесь речь не идет о ближайшей перспективе.

— Но их курс тоже зависит от доллара.

— Все зависят друг от друга. Но сказать, что сейчас наступает такое кризисное состояние, что через два года доллар рухнет, нельзя. Все эти разговоры были 40 лет назад: мировая торговля зависит от экономики одной страны, доверие падает, долг в США зашкаливает, необходим альтернативный мировой финансовый порядок. Ничего за 40 лет не изменилось.

— Но хоть какие-то подвижки есть? Все-таки Китай формально стал первой экономикой мира, например.

— Я бы сказал, что пока нет подвижек. Пока, даже если мы фондируемся и ведем какие-то отношения с китайскими банками, они работают с оглядкой на американские требования. Вариант «давайте забудем про американцев, у нас альтернатива — рынок азиатских стран» сегодня не работоспособен. Всё взаимозависимо.

— В прошлом году представители ВТБ говорили, что есть проблема с заимствованиями в Китае, поскольку они ориентируются на американцев и санкции в отношении России. Проблема до сих пор актуальна?

— Да. Китайские банки работают с очень сильной оглядкой на санкции.

— Вы как международная организация, которая не находится под санкциями, можете помочь российским банкам? Они к вам обращаются?

— Мы можем помочь в таком плане: если есть интересный проект, который собирался профинансировать российский банк, но сейчас из-за санкций не может, то финансирование мы можем взять на себя. Например, «Норд Гидро» (строительство двух малых гидроэлектростанций в Карелии — «Белопорожской ГЭС-1» и «Белопорожской ГЭС-2». Проект включен в перечень приоритетных Федеральной целевой программы «Развитие республики Карелия на период до 2020 года», реализует его компания «Норд Гидро» совместно с ЕАБР с привлечением финансирования от НБР БРИКС. — «Известия»). Это проект — не санкционный, он не подпадает под какие-то ограничения. У него хорошие экологические и социальные стандарты.

— На прошлой неделе вы как раз подписали по этому проекту соглашение. Причем Россия стала последней страной, которая получает финансирование от Нового банка развития БРИКС (НБР БРИКС). Насколько мне известно, всё из-за того, что наши партнеры из-за санкций не решались кредитовать в валюте российский проект. Были даже планы о выпуске рублевых бумаг. В итоге решение было найдено?

— Действительно, проект буксовал именно из-за планов, что инвестиции будут идти через ВЭБ. Но Банк БРИКС не смог работать с ВЭБом, поскольку он находится под санкциями. Мы — международный банк, не под санкциями. Поэтому был выбран вариант, что финансирование пойдет через нас. Как только мы заключим кредитный договор с заемщиком, то будем предоставлять ему рубли.

— Это значит, что все остальные проекты НБР БРИКС в России будут тоже идти через вас?

— Мы, конечно, хотели бы этого. Но есть и другие институты, которые ориентируются на международное законодательство. С ними НБР БРИКС также может работать. Хотя санкционные требования США нельзя назвать международным законодательством, НБР БРИКС вынужден принимать их во внимание и избегать партнеров, которые находятся под санкциями.

— Насколько я понимаю, на прошлой неделе был дан старт проекту в Карелии?

— Корпоративное соглашение между инвесторами было подписано на прошлой неделе, банки и заемщик оформили мандат на финансирование, дан старт строительству. До конца года инвесторы должны будут вложить 2,8 млрд рублей, за счет которых будут выплачены авансы за оборудование и выполнение подготовительных работ. Начало кредитования со стороны ЕАБР планируется в I квартале 2017 года. За первый год мы с банком-партнером профинансируем проект на 2,4 млрд рублей. Общая сумма поддержки на 2017–2019 годы составит 8,1 млрд рублей. К 2019 году планируется завершить строительство двух малых ГЭС.

— С этим проектом нашли выход, как обойти санкции. Но будут ли всё же реализовываться планы по размещению рублевых бумаг НБР БРИКС в России?

— Рассматривался такой вариант: они выходят на наш рынок, привлекают рубли и за счет этих рублей уже работают с нашим финансовым институтом (потому что они не берут риск на проект — они берут риск только на финансовый институт). Но оказалось, что для реализации этих планов НБР БРИКС нужно еще попасть в ломбардный список ЦБ РФ; а также должны быть внесены изменения в некоторые нормативные документы, которые позволили бы инвесторам работать с бумагами Банка БРИКС.

— Выпуск рублевых инструментов просто откладывается на какое-то время?

— В этом году не успеют. Не исключаю, что в 2017-м получится.

— Готовятся ли какие-либо изменения в составе акционеров ЕАБР и ЕФСР, которым управляет ваш банк? Работаете ли вы над привлечением новых стран в капитал?

— Банк проанализировал 70 стран Европы, Азии и Ближнего Востока. В результате в список потенциальных кандидатов на вступление в ЕАБР вошли Азербайджан, Вьетнам, Египет, Израиль, Индия, Индонезия, Иран, Монголия, Сингапур, Таиланд, Южная Корея и Япония.

Это не просто наши абстрактные пожелания. Критериями были интенсивность торговых и инвестиционных связей, а также интеграционных процессов со странами, входящими в ЕАБР (Армения, Белоруссия, Россия, Киргизия, Таджикистан, Казахстан. — «Известия»), текущий статус переговоров о членстве в нашем банке и экономические показатели (рост ВВП, суверенные рейтинги и др.). Такой подход был согласован с советом, который одобрил нашу стратегию. Поэтому переговоры с этими странами — это не просто позиция менеджмента банка. Это и позиция учредителей — правительств наших стран.

— Есть ли практические шаги в этом направлении?

— Я не могу сказать, что по всем странам, но по некоторым направлениям движение уже началось. Мы подготовили предложения, начали диалог. Некоторые страны, наоборот, сами инициируют встречи по этому вопросу. Мы вели переговоры с Китаем, с Ираном, с Вьетнамом. Но сказать, что вот-вот будет принято решение, пока нельзя.

— Почему? Страны что-то не устраивает в механизме такой евразийской экономической взаимопомощи или они просто долго думают?

— Вероятно, думают. Им нужно время на то, чтобы четко сформулировать свою позицию, свои интересы. Ведь если ты участвуешь в банке, надо вносить деньги в капитал.

— Какие у вас таргеты по увеличению капитала и учитываются ли в них бюджетные средства? Наверное, с этим сейчас проблематично?

— Пока мы рассматриваем увеличение капитала за счет внутренних источников. На ближайшие два-три года капитала у банка достаточно. Мы должны прежде всего расширить инвестиционный портфель. Если сейчас капитал $1,6 млрд, текущий инвестиционный портфель $2,1 млрд, а балансовый — $1,6 млрд, то выйти на показатели баланса в $3–4 млрд — абсолютно нормально и реально.

На совете рассматривалась альтернатива: увеличивать капитал за счет госбюджета или все-таки за счет прихода новых акционеров. Совет поручил нам составить список потенциальных стран, с которыми было бы интересно вести переговоры об их вхождении, о чем я уже говорил. При этом задачи обеспечить вступление новых стран любой ценой у нас нет.

— Вы себе в этом смысле никаких временных рамок не ставите?

— Хотелось бы к концу 2017 года получить решение по расширению числа стран-участниц. Даже если мы договоримся о чем-то в следующем году, возможно, все формальные процедуры успеем провести уже только к 2018-му.

— Какие еще изменения происходят в ЕАБР?

— Мы перестроили работу казначейства. В этом году сформировали более доходный портфель, куда вошли бумаги России, Казахстана, компаний наших стран, которые приносят существенно больше дохода. Была и такая ситуация: были выпущены облигации банка, по которым банк выплачивал 5% купонного дохода. Деньги были инвестированы в американские казначейские бумаги, которые давали 0,2%. Обязательства под 5,5%, а активы — под 0,2%. Мы сделали обратный выкуп наших евробондов.

— Избавляетесь от долларовой зависимости и решили присоединиться к тем инвесторам, которые почувствовали аппетит к риску и ушли от казначейских бумаг США в развивающиеся рынки?

— Всё относительно. Мы не инвестируем ни в аргентинские, ни в бразильские, ни в южноафриканские бумаги. Только в российские и казахстанские. В государственные и корпоративные.

— Вопрос интеграции финансовых систем тоже стоит в рамках ЕАЭС. Насколько реалистично, что в итоге в рамках союза появится единая валюта? Были же в свое время планы создать с Белоруссией единую денежную единицу, но потом из-за разницы в экономическом положении стран это забылось.

— Пока я бы вообще не говорил о единой валюте. Лучше сосредоточиться на создании общего финансового рынка, сопоставимых правилах регулирования на общем пространстве, где каждый финансовый институт сможет работать. Зарегистрированный в России банк — на территории Казахстана, зарегистрированный в Казахстане — в Белоруссии. Конечно, это очень сложно, но я считаю, что это реально достижимая цель.

Также надо сближать и нормы регулирования, чтобы не получалось так, что они противоречат друг другу. Необходимо идти по пути сближения денежной политики.

Наиболее яркий пример — политика валютного курса: когда в России плавающий курс, Казахстан не может держать фиксированный курс. Сразу получаются огромные теневые потоки, сильнейшее давление на валюту и резко отрицательный результат. Здесь должна быть скоординированная денежно-кредитная политика. Если Россия придерживается плавающего валютного курса, тогда и другие страны должны придерживаться плавающего валютного курса.

— На ваш взгляд, когда можно будет говорить о такой интеграции?

— На мой взгляд, 2022 год — это вполне реалистичный срок, если регуляторы будут договариваться. Я считаю, что сейчас очень важно принятие единого Таможенного кодекса. Затем на повестке будет единый рынок фармацевтических товаров, потом — энергетический рынок. И так шаг за шагом.

— С учетом всего вышесказанного получается, что не быть нам Евросоюзом?

— В силу существующих проблем в ЕС надо ли нам им становиться?

— Тогда и о любой интеграции можно спросить — нужна ли она?

— Нужна. Все наши исследования показывают, что в целом в этом процессе больше плюсов, чем минусов. И есть общий макроэкономический эффект со знаком плюс. Но всё надо делать разумно и стараться избегать тех ошибок, которые были в Евросоюзе.

— С какими странами — именно в финансовом отношении — проще всего интегрироваться России, а с какими сложнее в силу серьезных различий?

— Сложнее с Киргизией — там система банковских институтов надзора и регулирования слабее. Проще всего с Казахстаном, поскольку там сейчас Нацбанк проводит политику по управлению валютным курсом, аналогичную той, что проводит Банк России, — свободный курс нацвалюты. Нормы регулирования близкие. В Белоруссии, наверное, движение идет в сторону применения общемировых практик в денежно-кредитном регулировании, отхода от избыточного кредитования экономики и перехода на более свободное валютное курсообразование. Не вижу здесь кардинальных противоречий.