Павел Сорокин — самый молодой заместитель министра энергетики, ему 32 года. Он был назначен три с половиной месяца назад — спустя месяц после победы во всероссийском конкурсе управленцев «Лидеры России». Сейчас в сферу его ответственности входит регулирование нефтегазодобывающей отрасли, а также нефтепереработки в России. В интервью ТАСС Павел Сорокин рассказал о том, как он справляется с этой интересной задачей, о волнении перед беседой с Владимиром Путиным, а также о планах создать дополнительные возможности для талантливых сотрудников Минэнерго.

— Павел Юрьевич, буквально три с половиной месяца назад вы работали начальником аналитического центра при Минэнерго, сейчас же стали заместителем министра. Сильно ваша жизнь изменилась после этого? Стали ли на улице узнавать люди, автографы брать?

— Автографы брать точно не стали (смеется), да и на улице не подходят. И наверное, слава богу. Заместитель министра энергетики все-таки должен другими делами заниматься. Но жизнь — да, существенно поменялась. Я уже достаточно давно работаю в отрасли, в министерстве. Тем не менее это совершенно другой круг обязанностей и уровень ответственности. Появилось больше работы с документами, нужно больше внимания уделять контролю за снабжением нефтепродуктами, международной деятельностью, участвовать в переговорах с Министерством финансов и с компаниями по вопросам фискальной системы. То есть круг обязанностей, глубина погружения существенно выросли, как и ответственность за принятые решения.

— И что уже удалось изменить?

— Думаю, прогресс есть. Работа идет каждый день: по сделке с ОПЕК, по взаимодействию с Минфином по налогам, по мерам стимулирования нефтехимии и добычи нефти. Из самого масштабного за эти месяцы — принял активное участие в решении ситуации с ценами на бензин, в принятии законопроекта о завершении налогового маневра и НДД. Нам удалось оперативно отреагировать и снизить акцизы, за счет чего отчасти произошла стабилизация рынка. Благодаря этому, а также увеличению поставок нефтепродуктов на биржу и внутренний рынок сейчас происходит существенное снижение биржевых котировок как бензина, так и дизеля. Поэтому ожидаем, что в дальнейшем это должно транслироваться в более существенное снижение цен мелкого опта.

— До сих пор правительство сохраняет планы по росту акцизов в 2019 году с 8 до 12 тыс. на тонну топлива. Каковы шансы, что с января мы снова увидим резкий рост стоимости бензина?

— Вопрос правильный, такие цифры действительно могут настораживать. Но все выглядит иначе в контексте закона о налоговом маневре, который был принят Государственной думой. Для того чтобы избежать последствий от роста акцизов и от возможных скачков цен на нефть, правительство заложило в маневр демпфирующий механизм — отрицательный акциз, который будет меняться в зависимости от цены нефти и компенсировать переработчику часть разницы между ценой экспортной альтернативы и внутренней ценой. Таким образом будет сглажен эффект от роста цен на нефть и акциза. Поэтому мы считаем, что при текущих параметрах налогового маневра и с учетом последних макропрогнозов принятых мер должно хватить для удержания роста цены на бензин в 2019 году на уровне околоинфляционных ожиданий.

— Как вы относитесь к предложению ФАС по увеличению норматива обязательного к продаже объема бензина и дизеля на бирже?

— Это вопрос обсуждается, мы пытаемся найти оптимальный режим. Здесь надо искать какой-то компромисс, работаем над конкретными параметрами. Они либо останутся на том же уровне, либо произойдет увеличение. Однозначно не уменьшение.

— Что именно вы, по сути «новая кровь», внесли в работу министерства?

— Например, мы стараемся сейчас менее бюрократично работать с компаниями и другими министерствами, использовать современные средства коммуникаций, уходить от традиционной бумажной переписки.

— Что имеете в виду под современными средствами коммуникаций? Я правильно понимаю, что вы говорите про чаты в мессенджерах?

— Да, в том числе и про них. В той части, что касается нечувствительной информации.

— И кто в них состоит? Неужели главы компаний — Сечин, Миллер, Алекперов, Михельсон?

— Не на таком высоком уровне. Там общаются руководители, представляющие свои компании в рабочих группах. Чаты у нас есть и с другими министерствами, как правило, они создаются по каждой из основных тем. Мы уже видим, что принятые меры позволили не только ускорить работу, но и повысить ее эффективность.

— Так уже и встречаться не надо…

— Да, стараемся лишний раз людей не гонять. Надо уходить от практики собирать совещания по каждому поводу или совещания ради совещания. Безусловно, все бюрократические процедуры мы соблюдаем, но стараемся делать все быстрее. Также мы стали на нашем направлении лучше находить общий язык с другими ведомствами. Например, сейчас Минэнерго, Минприроды, Минэкономразвития и Минфин готовят консолидированную позицию по стимулированию добычи нефти. У нашей нефтяной отрасли гигантский потенциал, который сейчас не реализован. Если мы не будем над ним работать, то в обозримой перспективе начнется падение добычи, которая будет сопровождаться сокращением инвестиций, выручки, налоговых поступлений. Поэтому мы хотим заранее очертить эту проблематику и принимать превентивные меры. Не забывайте, что нефтяная отрасль — это почти половина доходов федерального бюджета и около четверти ВВП, а если взять всех смежников и мультипликативный эффект от инвестиций отрасли, то цифры намного выше. Стимулирование отрасли может дать большой толчок к наращиванию инвестиций, ведь нефтегаз обладает большим финансовым потенциалом и достаточным количеством проектов. Это и есть необходимый заказ для отечественной промышленности, для импортозамещения нефтегазового оборудования и ПО (программного обеспечения) и рост инвестиций в ОС (операционные системы). Все это создаст мультипликативный эффект для всей страны.

— В начале нашего разговора вы упоминали, что работаете над стимулированием нефтехимии. О чем идет речь?

— Мы сейчас рассматриваем варианты мер, которые будут способствовать привлечению дополнительных инвестиций в нефтехимию. За счет этого до 2030 года мы можем двукратно увеличить выпуск продукции, как минимум на 10 млн тонн. Сейчас он составляет чуть менее 10 млн тонн, то есть будет около 20 млн.

— Каким образом это можно сделать?

— В основном за счет стимулирования пиролиза (термическое разложение соединений — прим. ТАСС) на базе сжиженных углеводородных газов (СУГ) и этана. В отличие от нафты пиролиз на СУГах и этане сейчас не поддерживается государством. Также считаем необходимым зафиксировать фискальные условия в нефтехимии на 15 лет. В результате за счет создания более привлекательных и стабильных условий для бизнеса мы можем дополнительно привлечь в отрасль от $40 млрд до $50 млрд, в том числе от иностранных инвесторов. Ресурсная база для этого однозначно есть.

— Я правильно понимаю, что вы, по сути, говорите про субсидирование?

— Не совсем. Мы с Минфином, Минпромторгом и компаниями изучаем различные возможность поддержки отрасли, мы нацелены на компромисс бизнеса и государства. У нас много вариантов и возможностей. Есть и те, которые не приведут к выпадающим доходам бюджета, например работа с административными барьерами и устаревшими стандартами.

«Лидеры России»
— Предлагаю поговорить о конкурсе «Лидеры России», который, по сути, и привел вас к должности замглавы Минэнерго. Можете рассказать, как вы туда попали? И на что рассчитывали?

— Я узнал о конкурсе, когда про него стали писать СМИ.

— Министр вам посоветовал участвовать или еще кто-то?

— Нет, никто директивно не говорил. Я пришел к начальству, спросил, можно участвовать или нет. Начальство поддержало.

— Было ли у вас преимущество из-за того, что вы работали до этого с министерством? Ощущали ли вы к себе особое отношение?

— Ни капельки. В анкете заполнил место работы, ФГБУ РЭА Минэнерго, и все. Больше никто про это и не спрашивал, никаких преимуществ в оценке работа участникам конкурса не давала. Дело в том, что в конкурсе участвовали люди с совершенно разным бэкграундом. В конкурсе большую роль играл опыт и качества человека, нежели какие-то регалии.

— Какова была ваша мотивация пойти на этот конкурс? Как вы отвечали себе на вопрос: «Зачем я это делаю?»

— Да, я задавал себе этот вопрос. Во-первых, хотелось себя проверить. Во-вторых, там был очень интересный список наставников. У каждого из этих людей можно было чему-то научиться. Конечно, и победить хотелось. Но на первом этапе у меня совершенно не было никакого понимания, как этот конкурс будет проходить и насколько реально там победить.

— И зачем тогда вы участвовали в конкурсе, если не было конкретики, никаких обещаний…

— А обещаний никогда и не бывает. По жизни гарантий никто не даст. Но конкурс дал возможность большому количеству людей познакомиться с наставниками и друг с другом, создать горизонтальные связи, быть замеченными.