Само слово «приватизация» не утратило взрывного звучания. Стоит кому-то из ньюсмейкеров его произнести, как то на одном, то на другом телеканале привычно заговорят о «приватизационных обманах», памятуя, как же иначе, приватизационного «комиссара» Анатолия Чубайса. А стоит ли?

Тема приватизации всплыла не по каким-то конспирологическим причинам, за которыми стоят тайные планы обогащения очередных абитуриентов списка Форбс. Все куда прозаичнее: приватизация — часть бюджетных доходов, а во власти обсуждают законопроект о бюджетной трехлетке. По мнению Алексея Кудрина, приватизации в бюджете уделено мало внимания. Хотя министр финансов Антон Силуанов согласен с тем, что план приватизации можно сделать более амбициозным. Когда сделать, если бюджет уже читает Дума, остается неясным. Пока все это привычные слова, которыми сопровождается обсуждение уже не первого бюджета.

На этом тускло-рутинном фоне Алексей Моисеев взорвал «бомбу». На инвестиционном форуме в Лондоне, организованном Московской биржей и ИК «Ренессанс Капитал» (в которой, кстати, когда-то работал Моисеев), он заявил: «Минфин считает, что доля государства в компаниях свыше 50 процентов, за исключением оборонных, должна быть снижена до этого уровня, включая РЖД и «Транснефть». В некоторых случаях цель — снизить долю до нуля или блокирующего пакета 25 процентов плюс одна акция».

Можно подумать, грядет новая волна «большой приватизации», для справки: Росстат на начало 2019 года насчитал в России 442 коммерческих предприятия с участием государства. Однако большая волна вряд ли накатит, хотя в бюджетной очереди на приватизацию действительно стоят «Транснефть», «РусГидро», «Совкомфлот», «Ростелеком» «Россети» и ОЗК. РЖД, во всяком случае пока, в этом списке не значится, оставаясь на ступени предложений со стороны Минфина.

Стоит прислушаться к тому, как предстоящую приватизацию оценил в Санкт-Петербурге Максим Орешкин: «Я не стал бы проводить прямую параллель между цифрами в бюджете и тем, что будет происходить». Сказано аккуратно, но стоит напомнить: вообще-то цифры в бюджете, когда он вступит в силу, — не необязательная иллюстрация, а совсем наоборот — требование закона.

По существу же Орешкин прав. Ни политической, как в 90-х, когда приватизация рассматривалась как противодействие «левому реваншу», ни фискальной необходимости в приватизации нет. Зато есть совсем другое. Есть усиление позиций государства в экономике, чему способствует санкционное давление извне и слабая динамика внутри, расшевелить которую власть может попробовать активизацией госинвестиций в рамках реализации нацпроектов. А новые госинвестиции — это и есть усиление роли государства. Так что, по гамбургскому счету, приватизация в России сегодня не ко двору. Как была не ко двору и вчера. То есть в 2018 году, когда план приватизации с треском провалился: доходы от нее составили 2,9 млрд рублей вместо запланированных 13 млрд.

Тогда о чем же говорил Моисеев? Для ответа важен другой вопрос: где? Замминистра финансов выступал в Лондоне. Он не просто рассказывал о возможностях российской приватизации, он прямым текстом звал иностранных инвесторов принять в ней участие. Именно поэтому возможности приватизации у него получились практически безграничными. Но что-то подсказывает, что и это не поможет. Россия в западном мире так же не в моде, как и приватизация не в моде в России.